— Как ты? — спросил я. — Все в порядке?
— Надеюсь. День выдался жуткий.
Я кивнул. День действительно был ужасный.
— Никак не можешь прийти в себя?
Роско ходила по дому, зажигая везде свет и задергивая шторы.
— Сегодня утром я видела страшное зрелище. Самое страшное, какое мне только приходилось видеть. Но я скажу тебе кое-что такое, что кроме тебя больше никому не говорила. Моррисона мне нисколько не жалко. Такого человека нечего жалеть. Но мне жалко его жену. Плохо уже то, что она прожила всю жизнь с таким типом, как Моррисон, так она еще и умерла из-за него, правда?
— Ну, а остальные? — спросил я. — Что ты скажешь о Тиле?
— Я нисколько не удивлена. На протяжении двухсот лет у них в семействе были одни мерзавцы и негодяи. Мой род тоже давно в этих местах и хорошо знает Тилов. Почему этот должен был оказаться не таким как остальные? Но, видит Бог, я очень рада, что у нас в участке все оказались чисты. Я пришла бы в ужас, узнав, что у одного из тех, с кем я работала, тоже рыльце в пушку. Не знаю, смогла бы я это перенести.
Роско направилась на кухню, и я пошел следом за ней. Она умолкла. Нельзя сказать, что она сломалась, но радостной ее никак нельзя было назвать. Роско открыла дверь холодильника. Это движение говорило: в буфете пусто. Устало улыбнулась.
— Не хочешь угостить меня ужином? — спросила она.
— Хочу. Но только не здесь. В Алабаме.
Я поделился с ней своей мыслью. Просияв, Роско пошла в душ. Решив, что и мне неплохо помыться, я последовал за ней. Но тут произошла непредвиденная задержка: как только Роско начала расстегивать хрустящую форменную рубашку, у меня вмиг изменились приоритеты. Манящий зов бара в Алабаме отступил на второй план. Да и душ тоже может подождать. Под формой на Роско было черное нижнее белье. Очень соблазнительное. Все кончилось безумством на полу в спальне. Дождь поливал маленький дом. Сверкали молнии, грохотал гром.
В конце концов, мы вернулись в душ. К тому времени нам действительно требовалось вымыться. Затем я лежал в постели и смотрел, как Роско одевается. Она надела линялые джинсы и шелковую блузку. Погасив свет, мы заперли входную дверь и направились к «Бентли». Времени уже было половина восьмого, и гроза уходила на восток, к Чарльстону, чтобы потом побушевать вдоволь над просторами Атлантики. Возможно, завтра она дойдет до Бермудов. А мы поехали на запад, в сторону розовевшего заката. Я отыскал дорогу, ведущую к Уорбертону. Долго петлял по проселкам среди бесконечных черных полей, затем пронесся мимо тюрьмы. Приземистый комплекс был озарен призрачным желтым светом.
Через полчаса после Уорбертона мы остановились и наполнили огромный бензобак «Бентли». Потом ехали мимо табачных плантаций и во Франклине пересекли Чаттаучи по старому мосту. Еще не было девяти, а мы оказались в Алабаме. Мы договорились положиться на волю случая и остановиться в первом же встречном баре.
Примерно через милю мы увидели старое здание у дороги, свернули на стоянку и вышли из машины. Похоже, это было то, что надо. Достаточно просторное, невысокое, из потемневших бревен. Яркий неоновый свет, много машин на стоянке, громкие звуки музыки. Вывеска над дверью гласила: «Омут. Живая музыка семь дней в неделю, начиная с половины десятого вечера». Взявшись за руки, мы с Роско вошли внутрь.
Нам в лицо ударил гул голосов и грохот музыкального автомата. Воздух был пропитан запахом пива. Протиснувшись сквозь толпу, мы увидели расположенные полукругом кабинки, танцевальную площадку и сцену. В действительности сцена представляла собой невысокую бетонную площадку. Должно быть, когда-то это был дебаркадер для погрузки и разгрузки машин. Потолок нависал низко, в баре царил полумрак. Отыскав пустую кабинку, мы устроились внутри. Стали ждать, когда нас обслужат, наблюдая за тем, как готовятся выступать музыканты. Официантки носились по залу баскетбольными центровыми. Одна нырнула к нам, и мы заказали пиво, чизбургеры, жареную картошку и лук колечками. Официантка вернулась практически тотчас же с маленьким подносом. Выпив и поев, мы попросили повторить.
— Так что ты собираешься делать по делу Джо? — спросила Роско.
Я намеревался довести его до конца. Каким бы оно ни было. Чего бы для этого ни потребовалось. Это решение я принял сегодня утром в теплой постели Роско. Но она служит в полиции. Она приняла присягу стоять на страже самых разных законов. Законов, стоявших у меня на пути. Я не знал, что ей сказать. Но Роско и не ждала, что я отвечу.
— Полагаю, ты должен найти того, кто его убил, — сказала она.
— А дальше?
Но нам пришлось остановиться на этом. Группа начала играть. Разговаривать стало невозможно. Виновато улыбнувшись, Роско покачала головой. Группа играла громко. Роско пожала плечами, извиняясь за то, что я не могу ее слышать. Она показала мне жестом, что продолжит разговор позже, и мы повернулись к сцене. Я жалел о том, что не расслышал ее ответ на свой вопрос.
Бар назывался «Омут», а группа — «Жизнь в омуте». Начало было очень неплохим. Классическое трио. Гитара, бас и барабаны. Уверенно в духе Стиви Рея Воэна. После того как Стиви Рей разбился на вертолете в окрестностях Чикаго, в южных штатах можно смело делить на три число всех белых мужчин моложе сорока, и получится количество групп, воздающих дань восхищения памяти Воэна. Этим занимаются все кому не лень. Потому что для этого нужно совсем немного. Неважно, как ты выглядишь, неважно, какой у тебя инструмент. Достаточно лишь опустить голову и начать играть. Лучшим из этих групп удается приблизиться к проникновенному техасскому блюзу в исполнении Стиви Рея.